В Купинском районном музейно-мемориальном комплексе хранятся десятки архивных документов с формулировкой: арестован по необоснованному обвинению в причастности к «контрреволюционной шпионско-фашистской, повстанческой деятельности… осужден по ст. 58 к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение. Место захоронения, к сожалению, не известно».
“Большой террор”.
В годы «Большого террора» репрессиям по политическим мотивам были подвергнуты миллионы человек. На Памятнике жертвам репрессий фамилии жителей Купинского района. К высшей мере приговорены -181 человек, репрессированы -1058 человек. Это не полный список.
Архивные документы показывают масштабы этого ужасного террора: на территории Купинского района не было ни одного сельского Совета, где бы судьба обошла жителей, не коснулась раскулачивания, лишения избирательных прав, ссылки, расстрела.
В одной только д. Орловка были осуждены более 90 человек. После этого деревня замерла. Ни веселья, ни праздников. Все жили ожиданием известий от арестованных мужчин, но от них не поступило ни одного известия. Жили надеждой, что они вернуться. Тогда никто и мыслить не мог, что вот так, ни за что, ни про что могут расстрелять.
Деловых, наиболее жизнеспособных людей, без суда и следствия расстреливали, отправляли в лагеря, где они от нечеловеческих условий и изнурительного труда гибли. Нравственные и физические мучения коснулись не только самих репрессированных, но и их родных и близких.
Вот только несколько воспоминаний:
Роберт РИДЕЛЬ:
«Первого сентября я должен был пойти в школу, во второй класс. Но пришла газета с указом о выселении немцев из района Поволжья, и у нас, как и у всех российских немцев, начался совсем другой отсчёт времени.
К нам пришёл человек в полувоенной форме, переписал нашу семью, сообщил время погрузки в эшелон и номер нашего вагона.
Потом был вокзал, где люди грузились в «телячьи» вагоны, двухнедельная дорога в Сибирь, через среднеазиатскую жару. До деревни добирались уже на подводах. Вскоре родителей увезли в трудармию, на лесоповал, отца – в лагеря Вятлага, мать – в тогдашнюю Бурят-Монголию. Ну а я скитался по детским домам Сибири и Урала».
Галина ПФАЙФ:
«Наши родители Эбель Иван Иванович и Лидия Ивановна, жили в Поволжье, в Саратовской области. Когда началась война, нас выселили в Сибирь. Мы с братом Отто были ещё маленькими детьми. Поселились в Медяково, где нас приютили дядя Ваня и тётя Мария Барыко, которые были очень добрыми людьми.
Папу сразу же забрали в трудармию.
Маму тоже хотели забрать, но я была ещё грудная. Её возили в военкомат, проверяли, кормит ли она меня грудью, только благодаря этому факту она осталась с нами, и мы росли, как говорят, под её крылом.
Мы жили в землянке. Люди старшего возраста знают, что это такое. Зимой, бывало, начнётся метель и накроет снегом наше жилище. И ждём, пока кто-нибудь откопает. По ночам по крыше бегали волки и страшно выли. Жутко было.
Электричества тогда не было. Пользовались коптилками. Опять же старики помнят, как они делались: в бутылочку нальём керосина, в картофелине сделаем дырочку, протянем фитиль и зажжём его.
Часто болели от такой копоти. Вместо стола какой-то ящик, на котором мы кушали, а спали на деревянном стеллаже на соломе, как поросята. У меня было детское одеяло, из дома привезённое.
Потом его мама обменяла на ведро картошки, чтобы нас покормить. Есть нечего, одевать тоже, даже трудно представить, как жили, как выжили. Весной ходили по огородам, собирали мёрзлую картошку. Брат однажды нашёл кусочек жести и сделал из неё тёрочку. Мы эту картошку потёрли, испекли какое-то подобие лепёшек. Какие были для нас вкусные эти лепёшки из мороженой картошки…»
Нелли Шмидт:
«В 1938 году, когда политическая обстановка в мире была очень тревожной, забрали отца. У матери на руках осталась я и шестимесячный братишка. В 1943 году из деревни забрали в трудармию всех женщин, чьи дети были старше пяти лет. В их число попала и мама. А через год в трудармию стати брать и молодежь. Шестилетнего братишку приютила одна женщина. Группу из Купинского района отправляли в Кемерово. Везли нас в вагонах для заключенных — зарешеченных, под охраной. Ехали через Новосибирск, и здесь то нам повезло. Охранник сжалился и позволил сообщить о себе родным, что были здесь, в Новосибирске в трудармии.
Те, конечно, прибежали на вокзал, забрали их к себе, а начальник разрешил им остаться. Так я встретила свою мать. Работали на военном заводе, все было строго засекречено. Уже много позже узнала, что делали (то ли снаряды, то ли части для «Катюш»). Жили в бараках, повезло, что начальник был добрый, позволял свободно ходить, только сообщай, куда идешь. А рядом работники трудармии находились за колючей проволокой, охранялись с собаками. После окончания войны всех нас, работников трудармии, пригласили в военную комендатуру, где взяли подписку о том, что в течение двадцати пяти лет обязуются не выезжать из Сибири».
Сегодня все те, кто незаконно репрессирован – реабилитированы. Необоснованные обвинения сняты, людям возвращено доброе имя. Но прошлое вернуть нельзя. Это нельзя забыть, это нужно помнить, чтобы такое больше никогда не повторилось….
Материал подготовлен научным сотрудником МБУ «КРММК»
Солодченко М.Н.
Смотрите Все наше видео.
Еще больше информации в рубрике Хронотоп
Комментарии